Если вы считаете, что насилие – это что-то из полицейских сводок, что это суд и тюрьма, вы ошибаетесь. Насилие – это вещь настолько распространенная, что у вас совершенно точно есть знакомая или знакомый, пережившие этот опыт.

Подруга моей подруги – прекрасная женщина. У нее двое детей, мальчики. Она здравомыслящая и красивая.

Она рассказывает: «меня (4-5-летнюю девочку) ремнем бил отец. Лупил так, что даже спустя почти 30 лет моя подруга детства вспоминает, какая сюрреалистично-сине-фиолетовая была у меня спина и попа, одна сплошная гематома. Он просил прощения потом, говорил, что был неправ, даже плакал. Он не умел по-другому. А я боялась его до одури. Чуть повышался его голос, интонация голоса скатывалась в недовольную – всё. У меня кишки к позвоночнику прилипали от животного страха. И ему было проще совсем уйти, нежели переживать все эти эмоциональные бури».

Она продолжает: «меня 10-летнюю пытался изнасиловать мой дед. Мой дедушка, который всегда был за меня, баловал меня, был моим другом. От которого я никогда ни одного грубого слова не слышала. А просто у него был грипп, повышенная температура, потом – бред… а просто я спала рядом».

Если вы считаете, что насилие – это что-то из полицейских сводок, это газетная новость, это суд и тюрьма, то вы ошибаетесь. Насилие – это вещь настолько распространенная, что у вас совершенно точно есть знакомая или знакомый, пережившие этот опыт.

Семейное насилие в той или иной форме – в каждой четвертой семье в России.

В полицию обращается максимум 20% пострадавших.

Пожалуй, это и есть краеугольный камень такой чудовищной распространенности бытового домашнего насилия: жертва не жалуется, раз за разом выбирая остаться с насильником. Причины этого обсуждались много раз. Что же такое, почему избитые мужьями жены не обращаются в полицию? Почему старенькие пенсионерки, которых поколачивают собственные дети, продолжают безропотно отдавать им пенсию? Что происходит?

Есть, понятное дело, зависимость – когда некуда идти. Есть страх – что после обращения в полицию насильник вернется и изобьет еще сильнее. Самое жуткое – есть любовь. Искаженная, изломанная, больная любовь жертвы к насильнику приковывает ее за ногу, хоть отпиливай эту ногу.

Любовь, вообще-то, довольно естественное состояние для человека. Естественно привязываться к тому, с кем ты делишь кров, с кем тебя связывают родственные узы, общие воспоминания, общие планы. Любовь может быть сильнее боли, сильнее страха перед побоями. И мир раскалывается. Даже если есть куда идти – жертва не уходит. Иногда она осознает эту любовь. Иногда нет. Хуже, если нет: тогда она совсем не понимает, что с ней происходит, психике приходится совсем нелегко. Человек может сойти с ума.

В начале 2017 года был принят закон, согласно которому домашние побои, совершенные впервые, были выведены из-под юрисдикции Уголовного кодекса и перешли в разряд административных правонарушений. Шум по этому поводу стоял страшный. Особенно когда выяснилось, что количество наказаний по этим делам резко выросло.

Конечно, выросло. Избитая жертва идет в полицию, чтобы та ее защитила. Жертву только что избили, и ей очень плохо. Она хочет, чтобы насильника наказал Большой Брат. Она подает заявление, и вскоре выясняется, что за эти побои насильнику грозит уголовное дело. Серьезное наказание. А тут любовь, ну куда ты с ней денешься. С декриминализацией попроще стало.

Любовь такую, однако, все равно надо лечить. У меня приятель работает психиатром в Ганнушкина. Я у него спрашиваю: а куда им вообще отправляться, жертвам бытового насилия? «А я сам иногда не знаю, куда таких пациенток отправлять», – говорит он. В теории работают с жертвами бытового насилия центры социальной защиты. Психологическую помощь оказывают специалисты по месту жительства, психотерапевтические поликлиники. Бывают волонтерские центры. Только вот жертвы сами себя жертвами не всегда считают… и часто, оправившись от побоев, начинают защищать насильника.

«Зачем тебе идти к психологу, ты что, ненормальная?» – спрашивает муж, спрашивает мама, спрашивают подруги. Нормальная, конечно. Только бьют иногда, а так нормально все. Все как у людей. Ребенок, которого бьет отец, тоже любит отца. Может бояться, может ненавидеть, а где-то внутри сидит эта любовь, ломающая мир: ты любишь – а тебя избивают. Когнитивный, понимаете ли, диссонанс. Ребенку делать вообще нечего. То есть, если, натурально, кулаком по организму бьют родители, то можно нажаловаться в ювенальную юстицию. И что после этого? В приют? В детский дом?

Возможно, в некоторых социальных центрах детям действительно будет лучше, чем у бьющих родителей. Но эти дети вам все равно не поверят. Они не пойдут к школьному специалисту, они попытаются скрыть побои, потому что в детский дом они хотят еще меньше, чем жить с бьющими и пьющими родителями. К тому же, нередко бывает так: мама – добрая и безвольная, отец – хороший, но иногда – кулаком по организму. Или ремнем до синяков.

Самый главный пособник домашнего насилия – любовь.

Но это ненастоящая любовь.

Настоящая – не связана с насилием.

А если связана, тогда ее надо лечить и воспитывать, «переделывать», перестраивая самих себя. 

Пора это признать и десакрализировать.

Анна Долгарева

журналист, поэт, военный корреспондент