Смерть Жанны Фриске вызвала невероятный отклик в России. Такое бывает нечасто – уход, тем более ожидаемый, известного человека вызвал сочувствие и печаль у действительно самых широких народных масс. Если народ кого искренне провожает, то, значит, он его и любил искренне – и это хорошо.
Сорокалетняя Жанна не была, казалось бы, ни талантливой актрисой, ни великой певицей – формально ее можно было охарактеризовать как одну из многочисленных «звезд», девушек с обложки, героинь желтой прессы и телешоу.
Она стала известна как солистка попсовой группы «Блестящие» в середине 90-х, а в последние десять лет раскрутилась уже как звездный персонаж широкого профиля: кино, телешоу, песни. Москвичка Жанна Копылова взяла фамилию бабушки-немки для карьеры – и стала одним из символов эпохи нулевых годов. Почему именно она?
Так сошлось – и эксплуатация сексуального образа вовсе не главное объяснение феномена народной симпатии к Фриске. Мало ли было полуголых певичек, о которых годами писали таблоиды? Нет – тут сработало что-то на другом, тонком уровне. То, что позволяет сейчас людям писать, что она была не просто красивой, но и «доброй, нежной, сильной».
На самом деле Жанна не была такой уж красавицей – но в этом и была ее сила: безупречно красивый человек ощущается как нечто слишком далекое, неземное.
А в ней увидели свою, только правильно себя подающую – «правильно» означало так, как «модно» было в эту эпоху.
Это была эпоха потребления и разврата – ну да, и хотя Жанна была одной из главных жриц этого культа, все же она пыталась служить ему в меру, не переступая ту грань, где видно, что у человека вообще ничего уже нет за душой.
У Фриске как раз чувствовалась содержание, то есть стремление сохранить душу в мире, в котором она вращалась (не только шоу-бизнеса), где это по определению практически невозможно.
Законы «жанра» подразумевают, что жизнь служителя этого культа продается в одном пакете с его «творчеством» – и никто не волнуется, нравится тебе это или нет. Душа торговцев не волнует – ты даже в принципе можешь попытаться отделить образ от себя самого, наивно предполагая, что это возможно. Не хочешь говорить сам, за тебя напишут интервью, не хочешь жить скандально – за тебя придумают «новость»: главное, соглашайся на продвижение «бренда» всеми доступными способами.
Множество глупых девочек, пройдя «Дом-2» и прочие «фабрики жизни», соглашаются на это – но их успех или трагедия не вызывают у народа сопереживания.
У «аудитории» – да, пользуются спросом, а вот у народа – нет. Фриске пробилась за пределы шоу-бизнеса – благодаря чему-то такому, что почувствовали в ней зрители.
Часто говорят, что у нее не было звездной болезни, что она была искренней и честной – но понятно, что об этом могут судить те, кто знал ее лично.
А для всех остальных она была просто героем бесконечного сериала «Фриске» – но вот одним героям сочувствуют, считают своими, а других – нет. Фриске «повезло» – она стала своей, со всеми «Малинками» и обнаженкой в мужских журналах. Не вопреки им, но и не только благодаря им.
И, конечно, огромную роль в ее принятии народом сыграла болезнь.
Два года назад на ее лечение деньги собирали на Первом канале – и это было удивительно, ведь, по идее, «знаменитые должны быть богатыми».
Оказалось, что нет – да и те, кто делал на ней деньги, как-то не особенно спешили на помощь. Массовые пожертвования стали первым проявлением той народной симпатии, которой она, как оказалась, пользовалась.
А история с рождением ребенка – которое могло даже спровоцировать развитие рака – добавила еще чувств.
Ей сочувствовали и женщины, и мужчины, и простые люди, и сложные – хотя, казалось бы, что она такого сделала для всех них?
А ничего – просто ей сопереживали как родному человеку, и уже было неважно, что это ощущение «родственности» появилось в результате циничного расчета «желтой прессы».
Все перевернулось и вывернулось наизнанку – вместо подражания «звезде» и копания в ее грязном белье, к которому приучал «рынок», родилось сочувствие и симпатия к человеку, который заболел и борется за жизнь, надеясь вырастить своего ребенка.
Народ в принципе у нас хороший – его даже гедонистический потребительский рынок не сумел испортить.
И даже навязываемые им образы он полюбил не за то, за что надо было бы по циничным расчетам маркетологов, а совсем за другое.
За женственность, пробивавшуюся через «сексапильность», за честность, отодвигавшую скандальность, за простоту, помешавшую слететь с катушек, за ошибки, за не складывавшуюся личную жизнь.
И за страдание – в том числе.
Такой народ действительно не сломить.
И даже Жанна, одна из жриц и жертв потребительского культа, пыталась выкарабкаться, вернуться к нормальной жизни, к нормальным ценностям – да, не успела, но все-таки пыталась.
Текст: Петр Акопов
Свежие комментарии