Борис Заходер: неверный звук страшнее адских мук.

9 сентября 1918 года родился Борис Заходер - один из тех поэтов, которые отчеканивают строчку раз и навсегда – совершенную, как дубовый лист или красная брусничина, и абсолютно необходимую на своем месте.

И, кажется, что эти чеканные строчки были всегда – что не было времени, когда бы не существовало еще «злые люди бедной киске не дают украсть сосиски», или «НИКТО сегодня не пойдет ни в гости, ни в кино», или «всем-всем-всем, на нас идет чудо-юдо-рыба-кот», или «но дайте Собачке кусочек печенья, и сразу закончатся все огорченья»… Каждая строка – точное попадание в цель, чистое поэтическое золото.

Обычно такой талант обнаруживает себя довольно рано; и в самом деле, первые сказки Заходер сочинял еще в шесть лет, первое стихотворение написал в одиннадцать: сам перевел «Лесного царя» Гете, потому что перевод Жуковского показался ему слишком неточным. Мама Бориса, переводчица Полина Наумовна, знала несколько языков; мальчику взяли учительницу-немку, и немецкая культуры с детства стала ему родной.

Однако прославили его английские переводы - здесь было где развернуться: своеобразный английский юмор, английский абсурд, игра словами – и при этом жесточайшая внутренняя дисциплина текста оказались ему по плечу, он это любил и умел. Заходер много переводил: знал, кроме немецкого, английский, польский, болгарский, украинский; переводы сделали ему имя, переводы его кормили в трудные годы, переводы давали возможность оставаться человеком и писать человеческое во времена, когда сказать живое слово было едва возможно.

Переводы и детская литература даже в самые невыносимые исторические эпохи оставляют нишу, в которой можно сохранить верность убеждениям и принципам, - просто потому, что имеют дело с вечностью, а не с современностью.

Времена Заходеру достались нелегкие – да и для кого ХХ век был легким. Заходер родился в 1918 году в Бессарабии; семья затем переехала в Одессу, потом в Москву – кажется, в это время вся страна, сорвавшись с места, куда-то ехала в поисках еды, работы и безопасности. В Москве отец работал юристом, мать переводила; она неожиданно покончила с собой, когда Борису было четырнадцать лет – и душевная боль осталась с ним на всю жизнь. Отец потом еще несколько раз женился.

Борис Заходер любил классическую музыку, зачитывался не только стихами и прозой, но и Бремом, и Фабром. Рос тихим книжным мальчиком - но с характером. Один раз он пытался уйти из дома. Подрался с хулиганом, который мучил кошку. В другой раз в детстве сменил пять школ, а в юности долго не мог определиться с профессией. После школы работал учеником токаря, потом за три года сменил три вуза: сначала учился в авиационном институте, задумав стать конструктором самолетов, потом – на биологическом факультете Казанского университета, потом перевелся в Московский. Любовь к биологии выручала его позже, когда его не печатали, и он разводил аквариумных рыбок на продажу. В 1938 году он поступил в ИФЛИ, но в его планы вмешалась сначала одна война, финская, потом другая, Отечественная. Оба раза он уходил на фронт добровольцем, обе войны прошел от начала до конца, получил две медали «За боевые заслуги». Литинститут закончил только в 1947 году, через девять лет после поступления. Тогда же в печати появилось его первое детское стихотворение, «Морской бой» (под псевдонимом «Борис Вест»):
Вова с Петей не пираты,
Не берут на абордаж,
А наводят на квадраты
Дальнобойный
Карандаш!
И противника догонят
Залпы меткие везде!
Вот линейный крейсер тонет
В разлинованной воде…

Когда он показал свои стихи «Буква Я» Льву Кассилю, тот предрек, что скоро все дети страны будут их знать наизусть. И оказался прав: стихи про букву, которая вечно якает, восемь лет спустя вышли в «Новом мире» и вскоре стали неотъемлемой частью чуть не всех школьных праздников букваря по всей стране. Но тогда, в конце сороковых, в разгар борьбы с безродными космополитами, печататься под еврейской фамилией было практически невозможно. Он чем только не занимался – от технического перевода и переводов немецких писателей для «Иностранной литературы» (они печатались под псевдонимами) до тех самых аквариумных рыб. В его крохотной комнате в коммуналке стояли 24 аквариума, в каждом жили рыбки одного вида. Заходеру, первому в Москве, удалось добиться размножения жемчужных гурами, прелестных рыбок в белый горошек, которые попали в нашу страну только в 1949 году. Рассказывают, что он вставал в четыре утра и ехал через всю столицу продавать рыбок на Птичьем рынке.


В первые послевоенные годы в его руки попали воспоминания Эккермана о Гете, и с тех пор был неразлучен со стихами великого немца. Гете стал его постоянным собеседником – «тайным советником», как, по воспоминаниям жены, называл его Заходер. Публиковать переводы Гете не удавалось. Публиковать взрослые стихи – не удавалось. А детская поэзия позволяла жить и зарабатывать; теперь его делом стали стихи, сказки, сценарии, переводы детских книг. Довольно скоро на него обрушилась всенародная детская любовь. Дети писали ему письма, он аккуратно на них отвечал. «Я очень люблю Ваши стихи, потому что всегда улыбаюсь, когда их читаю. Пишите побольше стихов — тогда все дети будут весёлыми», - написала ему одна читательница.

В детских стихах и с детьми он позволял себе дурачиться и щедро делился своими счастливыми находками:
Люди бедняжку назвали «Ехидна».
Люди, одумайтесь!
Как вам не стыдно?!

В пятидесятых, счастливое время больших надежд, он нашел милновского «Винни-Пуха» и воссоздал его на русском языке – со всеми нужными кричалками и пыхтелками, со всеми прелестными песенками и уморительными афоризмами, совершенно равными оригиналу по своей гениальности.

Еще два его знаменитых перевода – «Алиса в Стране Чудес» и «Мэри Поппинс» - отличаются незаурядной переводческой смелостью. В «Алисе» он тоже пересоздавал кэрролловский мир заново, на русском языке, на материале знакомых с детства русских песенок, детских стихов и считалок:
Звери, в школу собирайтесь,
Петушок пропел давно.
Как вы там ни упирайтесь –
Хоть кусайтесь, хоть брыкайтесь, -
Не поможет все равно.

С «Мэри Поппинс» он поступил радикально: серьезно ее сократил. В постсовсетские времена, когда книга стала доступна в других переводах и в оригинале, вдумчивому читателю стало понятно, что Заходер знал, что делает, и был не так уж неправ в своем непочтительном отношении к подлиннику. Впрочем, именно в его переводе «Мэри Поппинс» обрела живые суровые интонации – «еще одно слово из этого района, и я позову полисмена», а ничего не говорящий русскому уху Уиллоуби оказался милейшим Варфоломеем – «наполовину эрдель, наполовину легавая, и обе половины худшие». Дети нашего поколения помнят это наизусть и могут цитировать большими кусками. В нашей речи вообще вросло довольно много заходеровских формул: кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро; душераздирающее зрелище; что ты, еж, такой колючий? – это я на всякий случай… это южный кто-то-там, я его придумал сам…

«Мохнатая азбука» вообще изобилует превосходными формулами: «мало мозга, много яда», «никакого нет резона у себя держать бизона, так как это жвачное грубое и мрачное»…

Это уже почти взрослый Заходер: во взрослых стихах он резкий, жесткий, иногда на грани фола, вместо безудержного детского веселья – горькая ирония.
Не все поели наши предки –
И нам оставили объедки.
Но не в накладе и потомки –
Даст Бог, оставим им обломки.

У него, пожалуй, были основания для горечи – как-то мало ему досталось признания и понимания. Его даже не пустили за границу получать Андерсеновскую премию - практически нобелевку для детских писателей. Ее получил кто-то другой и привез в СССР. Пожалуй, было что-то несерьезное в общем отношении к нему: детский писатель – это вроде как разрядом поменьше. «Титул "детского поэта" закрывал мне путь во взрослую поэзию», - сказал он однажды.

Мало кто знал о его многолетней работе над Гете, о серьезных стихах, которые он только в последние годы жизни издал, и одному из сборников дал печально-язвительное название «Почти посмертное». Второй получил название «Заходерзости». Заходер здесь в самом деле резок и дерзок; его взгляд на мир – ехидный, иронический, безо всякого снисхождения. Рассуждения о природе творчества выдают требовательность, почти беспощадность в первую очередь к себе:
Но для него страшнее адских мук
Пустое слова и неверный звук.
… Как будто этот звук невдохновенный
Разрушит всю гармонию вселенной.

Но, пожалуй, интереснее всего – заходеровские переводы Гете. Они увидели свет в 2008 году, через семь лет после смерти Заходера. Двухтомник переводов и заметок о Гете подготовила вдова Бориса Владимировича Галина Заходер, и труд этот, пока недооцененный, еще ждет внимательных читателей и исследователей. Здесь Заходер – уже не ехидный и язвительный старик, обиженный равнодушием окружающих и досадующий на не сложившуюся писательскую судьбу. Здесь он распрямляется во весь рост; здесь мы присутствуем при долгой, неторопливой беседе двух могучих стариков – острой, скорбной и мудрой.

Снова и снова к Творцу я взываю:
— О ниспошли мне Свою благодать —
Истину, истину дай увидать!.. —
И слышу:
— Да разве Я что-то скрываю?