Он лежит. У него депрессуха и сплин вот уже двадцать лет, с тех пор, как они приехали в Америку. Он даже иногда пытается встать с дивана, но с первой же попытки в изнеможении падает туда опять. И говорит: нет, я пока не готов. И этот факт делает ее несчастной.
Она больше ни о чем говорить не может. А выслушивать её невыносимо. Потому что я, если честно, никакой не альтруист, мне тяжко общаться с перманетно несчастными людьми. Я от всего этого сатанею, хреновею, и немедленно хочется смыться. Но изредка она меня все-таки подлавливает. Вот и на этот раз тоже подловила, и мы пошли пить кофе. Потому что ей нужны положительные эмоции.
Она рассказывала трагичное. Про то, что пашет, как подорванная, семь дней в неделю на всех черных работах, которые только можно придумать: выносит горшки за старухами, убирает квартиры, еще где-то ковыряется и за чем-то присматривает. В общем, беспросвет. А мечталось путешествовать, удивляться и удивлять. Но выходит все наоборот. Вот вчера она сделала одиннадцать котлет, на несколько дней, а он взял и сожрал сразу десять, в одночасье.
А жизнь проходит. И совсем скоро день рожденья. Да, юбилей. Нет, не поздравляй, заранее не поздравляют. Она решила, что этот день отметит, как белый человек, как нормальная женщина, как душа просит. Она копила, копила и накопила. И вот теперь махнет куда-нибудь на неделю, в хорошую гостиницу. И там в свой день рождения закажет столик. В ресторане! И даже платье по такому случаю купила на распродаже, обалденное, вот тут разрез, а здесь волан.
Я спросила: одна едешь?
И тут она смерила меня великолепным взглядом, таким, знаете, от головы до кончика хвоста, и с огромным достоинством произнесла : «Зачем одна? У меня между прочим муж есть. Что я, сирота казанская, что ли?»
В который раз убеждаюсь меткости народных поговорок: для многих баб мужики, как жареные пирожки. Только кто-то любит с яйцами, а кто-то с капустой.
Свежие комментарии